– Для многих закрытие «Старого Нового рока» – это уход целой эпохи.

– Отчасти согласен. Это важная страница в истории нашего города. Но я в этом не вижу никакого трагизма. Мы все остаемся, есть отличная команда, которая работала над фестивалем.Мы чувствуем, что сам формат «Старого Нового рока» себя изжил, он не так интересен и нам, и публике. Но он по-прежнему интересен молодым группам, поэтому нужно лишь придумать новый формат, который будет интересен и публике, и оргкомитету, и участникам.

– А что может прийти ему на смену?

– Это будет что-то мультиформатное. Я думаю, часть работы с музыкантами уйдет в интернет-пространство, как минимум подготовительная часть живых выступлений. Мысли есть, но сейчас нужно провести фестиваль 2020 года, выдохнуть, отдохнуть, собраться с мыслями и понять, что нам хочется делать.

– Вы согласны с утверждением, что Екатеринбург — столица русского рока?

– Это такой штамп, с одной стороны, а с другой стороны, я могу сказать, что на «Старый Новый рок» мы рассматривали заявки 300 групп. Из них 77 — екатеринбургские, еще около 20 — группы из области. И многие уже прошли через фестиваль. Цифры говорят сами за себя: в Екатеринбурге очень много людей, любящих и играющих рок-музыку.

– Вы как-то говорили, что не понимаете, почему для многих рок — это музыка протеста. Вы не согласны с этим?

– Я понимаю, почему называют, но по-прежнему не согласен. Если говорить о зарождении рок-музыки, то можно увидеть в ней протестную составляющую. Но это был протест против предыдущего поколения: тинейджеры выступали против своих родителей: застегнутая на все пуговицы Англия и погрязшая в буржуазности Америка, где в конце 50-х годов появляются молодые люди, которые говорят, что не будут такими, будут носить другие платья, слушать другую музыку. И у нас протест был точно такой – против поколения; молодежь требовала возможности слушать другую музыку, читать другую литературу, возможности ездить по миру, давать концерты. Вот и весь протест.

– А как же идеология?

– Да, и у наших, и западных групп был идеологический протест в некоторых песнях, но это было не главное. The Rolling Stones, Элвис Пресли… Какой там протест? (смеется) Протест — дело молодежи. Ну, покрасят они волосы в зеленый. Меня это не шокирует, протеста не получится.

– А если говорить о политике?

– Такой протест достаточно глупо выглядит. Потому что когда взрослеешь, ты понимаешь, что идеального мира не существует, он несправедлив по факту. Любое государство – это тоталитарная машина. Изменить это не может ни музыкальная группа, ни отдельно взятый человек. Любая революция заканчивается эшафотами и гражданской войной. Я считаю, в силу своего возраста, что могу изменить мир внутри себя, обрести гармонию, построить круг вокруг себя – семья, друзья, люди, которые ходят на наши концерты. Рок-музыка прежде всего музыка, а то, что к ней приклеилась протестная история… Ну, какой протест у «Алюминиевых огурцов» (песня Виктора Цоя, – прим.ред.)?

– То есть вы категорически против того, чтобы музыка и политика смешивались?

– Да ради бога. Когда тебе 15-18 лет, если ты нормальный молодой человек, ты негодуешь,а мир несправедлив, ты хочешь биться с ним, возможно, в песнях. Но это временная история. А пенсионеры на баррикадах меня пугают. Особенно если зовут меня присоединиться. Я пионером был, октябренком был, комсомольцем был, в армии отслужил, на стройке поработал, квартиру купил, детей родил, внуки выросли. Можно я не буду должным кому-то?

– В последние годы и «Старый Новый рок», и Ural Music Night – подчеркнуто мультижанровые фестивали. Что сейчас популярно?

– Я не знаю, что сейчас популярно. Условно говоря, я смотрю чарт за год и понимаю, что 90% известных исполнителей я не знаю. Или, например, когда мы ездили на фестиваль «ВКонтакте», то «Чайф» были там абсолютными фриками: пришли в рубашках, джинсах, а там люди с синими, зелеными волосами, с татуировками на лице. Музыка многих меня не цепляет, при этом я вижу, что зал поет, людям это нравится.

– А вы что слушаете?

– Я до сих пор нахожу много новой старой музыки: откапываю музыку 40-50 годов, которая до нас не доходила. Она прекрасная! Свободная. В ней нет продюсерских лап, каких-то клише, стандартов, она по-хорошему сумасшедшая. Сейчас музыка — как трафарет, как конструктор лего, и понятно, как ее составляющие собираются. Не подумайте, что это брюзжание. Мне музыки хватает, я меломан, и музыки много, и я вижу, что молодежи тоже хватает.

– Что сформировало ваши музыкальные предпочтения?

– Воля случая. У нас дома был альбом The Rolling Stones. Мы переписывали пластинки. У кого-то нашелся альбом The Who, «Иисус Христос суперзвезда», Deep Purple. Случайно мне в руки попал Дэвид Боуи. Однажды, я был классе в восьмом, у меня было 60 рублей в кармане. Популярные пластинки у нас на толкучке стоили рублей 80. А за 40 можно было купить фирменную пластинку, того же Джимми Хендрикса. Мне было интересно, я покупал и удивлялся, что есть другая музыка. Позже сформировалось общество, которое это ценит. Мы, меломаны, в Свердловске знали друг друга по именам. Музыку нужно было искать, мы ею делились.

– Расскажите о фестивале, который пройдет во время Универсиады-2023.

– У нас пока нет технического задания, мы не понимаем рамок и форматов. Но мы ясно понимаем, что на Универсиаду приедет молодежь со всего мира, и мы должны ее чем-то удивить, дать людям впечатления о Екатеринбурге, о России. Нужно проанализировать представление молодых людей мира о России, а затем взять и сломать этот стереотип. Хотели увидеть балалайку? Увидите, но пусть это будет Архиповский (композитор и балалаечник-виртуоз, – прим. ред.), чтобы они офигели, как это круто! Еще важно показать, что Россия – многонациональная страна, у нас же национальностей более 150. Пусть приедет Альберт Кувезин (известный мастер горлового пения из Тувы, – прим. ред.), бурятскую сказку нам покажут ребята из Улан-Удэ, пригласим музыкантов с Кавказа, чтобы они продемонстрировали свою культуру.

– «Чайф» – музыкальная карточка Екатеринбурга. Вы бы могли представить себя и группу в другом городе?

– Мне сложно это представить, я никогда не уезжал из Свердловска и Екатеринбурга. А вот Володя Бегунов (сооснователь «Чайф», – прим.ред.) родился и учился в Архангельске, он уверен, что в другом месте этого бы не произошло. Магия этого города существует. Есть общая планка. Нехорошее, наверное, выражение – культурный продукт. Но оно понятно объясняет наш уровень: кино, изобразительное искусство, вечер поэзии, музыкальный фестиваль, театр. У нас все на уровне. Потому что у нас – есть «Коляда-театр», есть академический (Театр драмы, – прим.ред.); у нас – Борис Рыжий, Башлачев, Кормильцев; у нас – «Урфин Джюс», «Трек», Настя, «Агата Кристи», «Курара». И каждое поколение эту планку как минимум держит, что дает возможность появляться уникальным проектам, в том числе таким как «Чайф». Ведь мы понимали, с какими группами мы будем выходить на сцену, и понимали, что технически не сможем их переиграть, приходилось придумывать что-то такое, чего не было.

– А что вас определяет как подчеркнуто уральских музыкантов?

– Для нас то, что мы делаем, естественно и по-другому быть не может. А если посмотреть со стороны, я думаю, есть у нас отличительные черты. Екатеринбург — это город мастеров, исторически город-завод. Если ты что-то делаешь, нужно делать хорошо. Каменный цветок – нужно сделать так, чтобы Хозяйке Медной горы понравилось. В Питере все на уровне идей, часто недоделано. Москва – большая ярмарка, там нужно продать себя и свой товар, много внимания упаковке. А мы – наивные, основательные и трудолюбивые. 

© Интернет-журнал «Global City» Светлана Чащухина