Первый опыт оказался не просто удачным, а блестящим. И мы решили узнать у маэстро, как он выстраивает свою работу в России, представляет ли для него ценность премия «Золотая маска» и какие еще громкие проекты он готовит для уральской публики. 

- Дохнаньи — очень известная фамилия. Но кто-то вас называет Оливер Дохнаньи, а кто-то Донаньи. Как правильно?

- Да, действительно, в разных странах бывает, мою фамилию страшно путают. На Кубе, например, как-то раз написали на афише Домахихи. Это было очень забавно! (смеется). У меня есть двоюродный брат, тоже дирижер. Он живет в Германии. Его брат — бывший мэр Гамбурга. И вот один говорит, что он Дохнаньи, а другой, что он Донаньи. Так что мою фамилию можно произносить и так, и так, но я предпочитаю Дохнаньи - по принципу «как пишется, так и слышится».

- А еще иногда говорят фон Дохнаньи.

- Мои родственники, которые живут в Германии, они все фон Дохнаньи. Часть же семьи, проживающая на территории Чехии и Словакии, не имеет этой приставки к фамилии. Первый президент Чехословакии, после ее выделения из Австро-Венгерской империи в конце Первой мировой войны, запретил все титулы. И никто из нас не смог носить этот титул, хотя мои предки получили его еще во время войны против турков, что дает право всей нашей семье использовать приставку фон до самой смерти. Во времена социализма, конечно, не было возможности, указывать титул, но сейчас я могу это делать, чтобы хотя бы снять очень частый вопрос: «Дохнаньи очень известная фамилия! Почему вы не фон?». Но я указываю свой титул только в чужих странах как артистическое имя, дома — нет.

- Ну вы ощущаете себя как фон?

- Нет, я нормальный человек. (смеется).

- Как-то, отвечая на вопрос, что послужило определяющим фактором в принятии решения стать главным дирижером Екатеринбургского театра оперы и балета, вы сказали, что такие театры относятся к категории исчезающих. Что вы имели ввиду?

- Это вопрос экономики и сложностей, связанных с деньгами. Сейчас очень многие репертуарные театры работают по системе, которая не предполагает наличия постоянной труппы. Всех солистов приглашают только на период работы над определенным спектаклем. Но это обычно стоит много и при этом не создает театру лица — все эти постановки можно посмотреть где угодно. А здесь есть очень качественная труппа, готовая к различному репертуару.

- То есть Екатеринбургский театр для вас — это возможность реализовывать серьезные проекты?

- Да, хотя такие возможности предоставляют и другие театры. Но в Екатеринбургском есть ансамбль, а это очень редко бывает, потому что, когда встает вопрос экономии то первое, что делают в театрах, снимают солистов — самых беззащитных людей.

- Насколько интенсивно сейчас выстраивается ваша работа с екатеринбургскими музыкантами и артистами? Вы хорошо понимаете друг друга?

- Я с коллективом Екатеринбургского театра оперы и балета впервые встретился во время работы над оперой «Сатьяграха». В работе над текущим репертуаром пока не так легко, потому что сложно сделать то же самое, что делал предшественник — у каждого человека свой темперамент, чувство и видение музыки.

- А какие замечания вы делали оркестру на первых порах работы с ним?

- В принципе, очень мало, особенно, если это касается спектаклей, которые поставлены не мной. Я не хочу ничего менять в этих постановках, потому что считаю неправильным вносить правки в то, что было сделано до меня. К тому же одному дирижеру легче подстроиться под коллектив, чем наоборот.

Опера «Стьяграха», за дирижерским пультом Оливер Дохнаньи

- И в этом смысле удобнее запускать новые проекты, чем интегрироваться в уже существующие?

- Ну конечно, потому что есть возможность еще в процессе репетиций урегулировать все нюансы.

- Отличается ли русская оперная традиция от европейской? И какая вам ближе?

- По-моему, нет. Единственное, если говорить о Екатеринбургском театре, то его отличает то, что в его репертуаре идут 2 новые балетные постановки в год и только одна оперная. А на европейских площадках выпускают примерно по пять оперных премьер ежегодно. А в каком-нибудь из немецких театров их может быть даже 15. Но там совсем другая система работы.

- То есть вам не потребуется особых усилий, чтобы переключиться с европейского проекта на российский и обратно? Ведь вашем графике — проекты на разных площадках, у каждой своя специфика.

- Я везде работаю одинаково: будь то Екатеринбург или Новая Зеландия, или Лондон. Музыка везде одна. К счастью. (смеется)

- «Сатьяграха» — первый ваш спектакль, поставленный в России. Как вы оцениваете этот опыт работы?

- Это было замечательно, и мне очень нравился процесс работы над «Сатьяграха», причем не только с солистами хора Екатеринбургского театра, но и с Тадэушем Штрасбергером, режиссером спектакля, и вообще с театром целиком. Все шло точно и так, как надо. Вся работа была выстроена четко. Мы с режиссером «Сатьяграхи» очень хорошо понимали друг друга, и отчасти еще поэтому опера получилась действительно хорошей. Если есть все условия для хорошей работы, этого достаточно, чтобы сделать прекрасную постановку.

- Для деятелей европейского театрального искусства представляет ценность обладание премией «Золотая маска»?

- Это очень престижная премия, как и любая другая, которая имеет статус национальной. И я считаю, что на таких конкурсных фестивалях всегда лучше показывать что-то специфическое, потому что, если в пятитысячный раз поставить «Кармен» или «Травиату», то это никого так не заинтересует, как нечто новое.

- Вы любите такие вещи, совсем новые?

- Да. И старые тоже люблю.

- Но что-то все равно больше?

- А я не знаю. Этот вопрос из разряда: «Какая ваша любимая опера?». На него я всегда отвечаю: «Та, которую я сегодня играю». Ведь я должен на сто процентов любить ту музыку, которой занимаюсь. Если я ее не люблю, то не смогу ничего сделать.

- Бывает такое?

- Бывает, бывает. Я как-то раз отказался от работы в Австралии. Меня приглашали поставить там оперу, которая мне не нравится.

- А вообще какие музыкальные предпочтения у вас? Вы Ведь слушаете не только оперу?

- Я слушаю всю музыку.

- Вообще всю? И современную, и популярную?

- Да, конечно. Иногда вынужден слушать — в машине, в лифте, в супермаркете. Я это называю музыкальный мусор. Особенно в молодежных магазинах играет страшная музыка — рок или электроника, которые очень гудят. И туда даже страшно войти. Я представляю, как люди, бедные, там по 8 часов работают. Это ужас, но это такое время.

- Вы слушаете концертные записи произведений, прежде чем приступить к работе?

- Да, если берусь за что-то новое, то, бывает, слушаю записи. Но я это не всегда люблю, потому что запись имеет влияние и может изменить то, как я эту музыку чувствую. А я так не хочу, хочу делать по-своему, как мне нравится.

- В каком режиме вы работаете? Руководствуетесь принципом «пока не сделаю, не успокоюсь»? Или привыкли равномерно распределять нагрузку?

- Это зависит исключительно от проекта. Бывает, один день работаю, два дня выходных. А бывает наоборот — спевка, репетиция, спектакль, спевка, репетиция, спектакль — в интенсивном режиме.

- В каком режиме комфортнее?

- Когда есть работа, это всегда лучше, чем ждать ее два дня.

- Какие еще крупные проекты вы планируете реализовать в ближайшее время?

- Это, прежде всего, опера «Пассажирка» в Екатеринбургском театре оперы и балета. Потом у меня в графике — театр «Колон» в Буэнос-Айресе. Там должен быть Вагнер, «Запрет любви» - одна из первых его опер. До этого я еще буду работать в США, в Сиетле. Там буду «Катю Кабанову» ставить. В Пльзне в качестве главного дирижера меня пригласили поставить «Жанну Д`Арк». В Екатеринбурге опять же будет чешская опера «Русалка».

- Как вы это все помните?

- Это я еще не назвал то, что не помню. Это самые основные. А вообще у меня хороший большой календарь. (смеется)

© Интернет-журнал «Global City» Надежда Плотникова