- Какой была первая мысль, когда вы получили предложение поставить оперу на столь непростую тему, ведь «Пассажирка» — это не просто история о том, как две героини случайно встретились на корабле. Это разговор на тему жертвы и палача, на тему войны, на тему страшнейшей трагедии Холокоста.

— Мне показалось, что это очень хорошее и очень качественное продолжение «Сатьяграхи», которую мы здесь делали (прим. ред: оперу «Сатьяграха» Тадэуш Штрасбергер поставил на уральской сцене осенью 2014 года).Это не просто вечер развлечений, вечер отдыха, а вечер, который призывает вовлечь людей в разговор и задуматься о некоторых важных вещах. Когда мы заговорили о «Пассажирке», «Сатьяграха» уже была успешным проектом, многие приходили не просто чтобы посмотреть оперу, а поучаствовать в этом событии. Мы будем рады, если получиться поддержать диалог и надеемся, что новая опера продолжит предыдущую и продемонстрирует такое же качество вовлечения зрителя в процесс на сцене.

- Вы говорили, что ваша рабочая поездка в Освенцим многое определила в том, какие формы в конечном итоге приняла опера. На что именно повлиял этот визит и изменил ли он что-то внутри вас?

— Это, скорее, касается самих героев оперы.Когда ходишь среди этих зданий и свидетельств реальных событий, то понимаешь, что эти люди существовали на самом деле. Так что эта постановка отличается тем, что мы имеем дело с реальными людьми, это очень трогает, когда понимаешь, насколько живые человеческие души в этом участвуют. В других постановках я обычно имею дело с другими персонажами, не имеющими отношения к жизни, а сейчас до сих пор живут люди, которые выжили в тех условиях и, например, Зофья Посмыш и многие, к сожалению, не дошли до нас.

— Нет ли опасений, что зритель испугается идти на «Пассажирку»? Или что ему будет слишком тяжело на этом спектакле?

— Мне сложно ответить на этот вопрос. Мне не надо покупать билеты. Я знаю, что многие люди не любят думать о трудных вещах. Но вот, например, что идет на российском телевидении? Там два типа шоу. Одни восхитительные и легкие, о музыке, они яркие, позитивные. Есть и другие. Люди смотрят новости, им интересно, что происходит в мире, и люди понимают, что реально, что нереально, и продолжают смотреть. И это не всегда хорошие новости. И что еще очень популярно в России, это криминальные шоу. Это убийства, ограбления, загадочные исчезновения. Это трудные вещи. Никто бы не хотел, чтобы это случалось в реальной жизни, но люди все равно смотрят на это по телевидению.

- На какую зрительскую реакцию вы рассчитываете?

— На самом деле это не моя задача — заставить людей реагировать. Я стимулирую, подталкиваю на реакцию, но то, как они будут реагировать, что чувствовать, это полностью их выбор. Манипулировать аудиторией — это очень опасно для режиссера, нельзя ждать, чтобы они что-то определенное испытывали.

Вот, например, вчера я провел презентацию для всех цехов в театре. Это была история об Освенциме, о том, какие реальные ситуации там происходили. Я показал все фотографии, дал всю информацию, а сами они додумывали и сами реагировали. Эффект, которого я не добивался, в том, что многие люди были очень сильно тронуты эмоционально. То же самое я жду и в случае со зрителями, но это не то, что я предсказываю и то, что я бы хотел получить.

- Можно ли сказать, что эта постановка не для впечатлительного зрителя?

— Мне кажется, что осмысление прошлого поможет нам сделать будущее лучше. Я думаю, что опера — это такой фитнес-клуб для эмоций и идей. Вы же не ходите каждый день в спортзал просто потому, что вам по кайфу что-то там тягать и бегать по дорожке. Вы просто понимаете, что это вам пригодится, чтобы однажды пробежать очень быстро. То же самое в опере. Мы испытываем эмоции: ненависть, сострадание, отношение к ксенофобии. И когда вы сталкиваетесь с этим на улице — с ксенофобией, жестокостью, антисемитизмом, вы знаете, как на это реагировать. Это развивает наш эмоциональный словарь. Вы не просто говорите «я зол», этот опыт расширяет диапазон реакций. Так же как дети учат слова для своих ежедневных нужд, так и взрослые должны расширять свой внутренний ментальный словарь, чтобы продолжать обсуждать общечеловеческие проблемы во всем мире. Опера — это не место, где даются ответы или даются лозунги. Это место, где пересекаются все идеи, где можно поучаствовать в диалоге и запастись этим эмоциональным словарем. Это не громкоговоритель для трансляции идей, а платформа для их создания.

- Какие стенографические решения были приняты для оперы «Пассажирка»? Мы знаем, например, что на сцене будет воссоздано изображение стены из Освенцима. Но, наверное, это не единственная ваша находка?

— Декорации — нереальная вещь. Это ткань, дерево, какие-то материалы. Но это дает платформу для обсуждения: каково это — быть в газовой камере. И это не физическое ощущение какой-то комнаты, но вопрос в том, как государство и определенные люди — диктаторы — собрали нечто подобное, чтобы совершать такие вещи. И это стоит обсуждения.

- В конечном итоге какая основная мысль лежит в вашей постановке? Она отличается от той, что заложена в произведении Зофьи Посмыш?

— Главная идея в том, что мы должны знать о прошлом и нам приходится делать выбор, каким будет наше будущее. В опере транслируется такая идея: мы не знаем, что такое сейчас, что такое настоящий момент. В опере это коллизия между прошлым и будущим. Зофья Посмыш неоднократно повторяла, что ее личный опыт, который отразился в произведении, вылился в разные интерпретации, в разные версии — оперные постановки, радиоспектакли, какие-то другие произведения на разных языках, в разных странах. Ее радует, что идея развивается и распространяется дальше.

© Интернет-журнал «Global City» Светлана Чащухина