-3 °C
ЕКАТЕРИНБУРГ, 2 октября, Global City. Выставка под обнадеживающим названием «Репетиция свободы» недавно начала свою работу в Уральском филиале Государственного центра современного искусства. Ее автор — московская современная художница Ксения Перетрухина, в последние несколько лет активно сотрудничающая с театрами.
С помощью этого проекта она предлагает публике пересмотреть свои взгляды на традиционный театр и современный мир, начав в буквальном смысле репетировать свободу прямо в зрительном зале.
Global City пообщался с художницей и выяснил, какие механизмы она предлагает для обретения свободы, в чем конкретно обвиняет классический театр, и есть ли у проекта политический подтекст.
- Ксения, вас называют современным художником, ведущим двойную деятельность на культурной сцене Москвы. Работы, созданные вами, можно видеть на многих российских и зарубежных выставочных проектах. Но в 2007 году вы решили переключиться на театр. Почему?
- Все началось с того, что я познакомилась в Москве с таким явлением, как «Театр.doc» - это своего рода движение современной драматургии. И поняла, что это замечательно! Я хочу смотреть, хочу ходить.
Затем культуртрегер «Театра.doc» Михаил Угаров объявил о неком обнулении театра. Это примерно то же, что сделал в свое время Ларс фон Триер в кино, предложив киноискусству отказаться от ряда приемов, чтобы совершить некий обряд очищения. А Михаил Угаров сформулировал свою «ноль-позицию», предложив отказаться от режиссуры, художника, от всего, кроме текста. И это имело очень практическую подоплеку, потому что, когда писались современные тексты, а режиссеры при этом использовали старые неадекватные подходы, то получалось очень плохо, неинтересно, текст гиб. И возникла идея отказаться от всего и просто читать текст.
При этом Угаров заявил, что театр к тому же отказывается от декораций. И их сначала действительно не было. Затем постановки постепенно все-таки обретали оформление, но никакой революции в ремесле художника не произошло. Просто декорации создавались по принципу «тех же щей, но пожиже влей». То есть, делалось все то же самое, но поменьше. Мне казалось, эти приемы работали плохо, поэтому решила, что нужно прийти в театр и просто применить методы современного искусства. То есть для меня это был очень осознанный неслучайный шаг.
Ксения Перетрухина в простанстве выствки «Репетиция свободы»
К тому же театр сегодня — один из самых актуальных инструментов воздействия на зрителя. И сейчас на самых важных и крупных европейских проектах, например, таких как «Документа» или «Манифеста», можно увидеть огромное количество театральных проектов. И это очень правильно, потому что с помощью театра мы можем более эффективно общаться с людьми.
- Расскажите, пожалуйста, подробнее о проекте «Репетиция свободы».
- Эта выставка является в некотором роде высказыванием о театре. Она содержит и его критику, и новое понимание этого института. В пространстве современного искусства я пересматриваю такие понятия как театр, театральный художник и назначение театра как искусства.
Название проекта можно понимать в прямом смысле, то есть театр здесь — некая лаборатория, в которой человек может получить какой-то существенный опыт, по разным причинам недоступный в жизни.
Над людьми часто есть какое-нибудь давление — политическое, экономическое, любое другое. Нас всегда вталкивают в ситуации, которые выгодны той или иной системе, но не выгодны нам самим. В итоге мы лишаемся ключевой ценности — свободы, обладателями которой, в конечном счете, почти никогда и не являемся. А на выставке речь идет как раз о том, что в театре мы способны приобрести этот опыт и можем в прямом смысле репетировать свободу.
- Вы сейчас имеете ввиду свободу в глобальном смысле этого слова?
- А что значит в локальном или глобальном? Я тут не вижу большой разницы.
- Но есть, например, свобода высказываний, свобода личности, экономическая свобода...
- А они разве возможны одно без другого? Это как осетрина, которая бывает только одной свежести. Нет той свободы или этой. Свобода — это первичная базисная вещь, определяющая способность самостоятельно осуществлять выбор. Обладая свободой, вы можете всегда сказать: «Я это хочу, а это не хочу».
Просто современный человек во много очень сплющен. И это даже не русская проблема, а вообще мировая. И она касается очень многого, даже покупки колготок, спровоцированной рекламой. То есть свобода — это то, без чего личность вообще не может существовать, а человек перестает быть человеком.
Фото с выствки «Репетиция свободы»
- С какими мыслями на эту тему столкнется зритель, когда придет на вашу выставку?
- Если говорить конкретно, то, например, при знакомстве с «Хаотичным зрительным залом», который является частью экспозиции, публика столкнется с размышлениями на тему иерархичности театра.
В своей работе я всегда стараюсь избежать традиционного зрительного зала. Когда у зрителя, к примеру, билет на 7 ряд, 14-ое место, он должен знать, где сидит, смотреть только вперед, ждать когда выключат свет, и со сцены будет звучать речь о том, что он должен узнать. Вот устройство традиционного театра. И я сейчас говорю совершенно без иронии! Мне кажется, что в зрительном зале, где люди сидят ровными рядами плечом к плечу и смотрят в одну сторону, многие актуальные смыслы передать невозможно. Ведь, например, в реальности все важные события не развернуты к нам фронтально. Они как будто не предназначены для того, чтобы быть увиденными. И вы очень много улавливаете боковым зрением. А порой мы и вовсе можем смотреть в одну сторону, а самое важное случится за нашей спиной.
Поэтому в театре в некоторых спектаклях я строю хаотичный зрительный зал, в котором публика не знает, откуда начнется действо. Что-то произойдет прямо у ваших ног, а потому вы будете единственным зрителем, который увидит это крупным планом, а кто-то этого почти не заметит. Зато потом вы не увидите чего-то другого. И эта ситуация куда как более адекватна и важна. Ведь она работает с такой важной темой, как равенство, которого, на мой взгляд, не существует. Но есть разнообразие. И это понятие важнее.
Хаотичный зал - часть экспозиции «Репетиция свободы»
А традиционный зрительный зал иерархичен. Например, все знают, что первый ряд лучший, а на галерке — худший. Поэтому в театре перед спектаклем и особенно после антракта все постоянно пересаживаются, перебегают. Ведь, если вы сидите на первом ряду, то значит, либо вы богаты и можете себе это позволить, либо вы - важная персона, которую пригласили, либо тот самый юркий человек, который успел занять свободное место. И важность спектакля уходит куда-то на второй план.
В хаотичном зрительном зале совершенно по-другому складываются взаимоотношения между зрителями. И сидя в нем, публика, пришедшая на выставку, ощутит, что все по-другому, она втянута в какую-то иную систему.
- Конструкция стульев, привинченных к стене, тоже об этом?
-Да, это иллюстрация той же мысли. Я просто, что называется, отрываю от пола этот зрительный зал и не хочу, чтобы он существовал.
В Москве в метро на Площади Революции есть станция с множеством скульптур. И Сталин очень гордился, что там нет ни одного прямого человека — все стоят или полусогнутыми, или на коленях. Вот пример того, как идеология сопрягается с положением тела в пространстве. И я тоже работаю с этим, отрывая зрительный зал, и предлагая взамен другие конструкции.
- Получается, что тоталитарная конструкция зрительного зала в вашем проекте является зеркальным отражением конструкции общества...
- Абсолютно верно. И я хочу это изменить. Театр в этой связи дает просто гигантские возможности — больше, чем кино, или современное искусство.
Вот, например, во МХАТе мы недавно делали спектакль «Сказка о том, что мы можем, а чего нет» с режиссером Маратом Гацаловым и композитором Дмитрием Власиком. Изначально я не очень хотела идти в этот театр, потому что понимала, что мы не очень-то нужны там со своими идеями. Говорила об этом режиссеру, но он уверил меня, что нас ждут.
И вот на одной из репетиций Дмитрий Власик предложил актерам сыграть произведение современного композитора на простых карандашах. Артистам нужно было найти какой-то резонатор, приложить к нему один карандаш и стучать по нему другим. И в зависимости от того, к чему прислоняется карандаш, получается разный звук. При этом длина исполняемого произведения регулируется самими участниками.
Фото с выставки «Репетиция свободы»
Часть актеров сразу отказалась в этом участвовать. Другие, более послушные артисты, не вставая со стульев, начали стучать карандашами. На следующей репетиции кто-то уже догадался подойти к металлической конструкции. Потом люди начали приносить предметы из дома. А закончилось все тем, что мы с актерами сделали полноценный двухчасовой концерт современной музыки.
И вот это является примером того, что свободу нельзя взять и получить сразу, ее нужно репетировать. Это как дерево, которое невозможно вырастить за один день. На данный момент у людей даже нет такой свободы, чтобы стучать карандашом по карандашу. А жизнь и вовсе не ставит таких простых задач.
-У проекта есть политический оттенок?
- Даже не знаю. На мой взгляд, эстетическое всегда превращается в политическое высказывание. При этом оно не всегда может быть прямым.
- В традиционном театре художник с помощью своей работы, как правило, старается придать оформление тем смыслам, которые вложены в постановку. Как строится ваша работа в театре?
- Давайте спросим себя, нужно ли вообще визуальное оформление для того, чтобы зритель просто понял текст? Мой ответ — нет, не нужно. Пьесу можно просто прочитать, и вы все поймете. И в этой ситуации художник перестает обслуживать. Если в театре предыдущей формации осень, к примеру, часто изображалась с помощью бумажных желтых листьев, то сейчас в этом нет никакой необходимости, а художник находится в совершенно новой ситуации. Нет нужды обслуживать, и все визуальные возможности театра можно потратить не на вспомогательные по отношению к тексту способы выражения смыслов, а на совершенно свободные.
- Как звучит ваша основная претензия к классическому театру?
- Она заключается в стереотипизации. Вот ты приходишь в театр на спектакль, а там спектакль. Ты разделся в гардеробе, ждешь, когда начнут пускать в зал, садишься на место, ждешь, когда погаснет свет, видишь спектакль, к которому был готов, потом ждешь пока включат свет, потом опять гардероб. И на выходе мы получаем то же, что на входе. Мешает готовность зрителя к зрелищу.
Это как на выставке, когда скульптуру устанавливают в определенное место, которое идеально для нее подходит. И вы приходите в музей, хорошо зная это место, и видите: «О, скульптура!». А в это время мы видим лишь 5% того, что окружает нас, остальное мозг достраивает по стереотипу. И если вы видите что-то привычное, то голова даже не включается. Поэтому в своих работах я выступаю за дезориентацию зрителя.
Фото с выствки «Репетиция свободы»
- Вы пытаетесь взбодрить зрителя...
- Да, чтобы у него заработал мозг. Например, однажды я делала спектакль, в качестве декорации к которому использовала реди-мэйды — то есть, реальные вещи, не изготовленные в цехах. И я старалась расположить их так, чтобы зритель не мог понять, случайно ли это стоящие предметы или же их установил художник.
Фото с выствки «Репетиция свободы»
- Я правильно поняла, что театр для Вас является площадкой для творчества, и, если говорить образно, холстом для выражения собственных мыслей?
- Нет, это нехороший образ, если вы имеете ввиду систему, когда художник с большой буквы «Х» самовыражается, используя театр. У меня вообще нет ни малейшей амбиции на этот счет. И даже задач таких не стоит.
- Какие задачи, в таком случае, вы решаете с помощью своего творчества?
- Если говорить в глобальном смысле, то моя миссия укладывается в понятие социальной пластики, которое сформулировал Йозеф Бойс. Он считал, что общество похоже на воск или пластилин, который, если сообщить ему тепло, поменяет форму.
Я разделяю его взгляды и считаю, что искусство в этом смысле может оказать значительное влияние на общество и решение некоторых социально-значимых вопросов. И перед собой я ставлю именно эту художественную задачу.
© Интернет-журнал «Global City» Надежда Плотникова
