+2 °C
ЕКАТЕРИНБУРГ, 18 июля, Global City. Открывшаяся на днях в Екатеринбурге выставка ранее не демонстрировавшихся работ известного уральского художника Миши Брусиловского вызвала у публики невероятный ажиотаж. Член Союза художников России представляет одиннадцать уникальных полотен: картины написаны в соавторстве с Анатолием Калашниковым в самую яркую эпоху России, в начале 90-х, а их жанр весьма необычен и именуется просто – «интерьерная живопись».
Работы можно не только увидеть, но и купить – серию «Ural Art: Интерьерные решения» автор решил выставить на аукцион, чтобы на вырученные деньги создать монографию своего близкого друга.
Global City удалось пообщаться с Мишей Шаевичем и узнать подробности истории создания уникальных картин, а также выяснить, что же такое интерьерные полотна.
– Миша Шаевич, какова история возникновения этих работ?
– Это были 90-е годы. К нам пришли две девочки, дизайнеры, и сказали: «Вот есть человек, который хотел бы сделать для своих офисов работы Калашникова и Брусиловского». И мы с Толей согласились. Работы заказчику очень понравились, он даже дал нам аванс. Потом уехал в Германию и не вернулся. Мы с Толей как-то переживали насчет большого аванса, который он нам дал, но когда с ним связались, он сказал: «Я вам, наверное, должен еще больше, потому что обманул и свои надежды и ваши».
– Какова цель этой выставки? Чего Вы от нее ждете?
– Если найдутся люди, которые купят работы, мы сделаем монографию. Это дорого очень стоит. Толя Калашников – это блистательный уральский художник, о котором, к сожалению, очень мало знают. Но вот сейчас должна выйти его большая и очень интересная монография. И я думаю, что если она появится, то публику ждет культурный шок, потому что это блистательный художник.
И хотелось еще показать эти работы, их никто не видел – они двадцать лет стояли в мастерской. А они для меня дороги, так как я их делал вместе с моим замечательным другом Калашниковым – это особая ценность. Кроме того, они просто любопытные, интересные.
– А как это вообще – двум состоятельным художникам работать вместе? Происходит ли соперничество в выполнении работ?
– Когда художники работают индивидуально, то у них свои проблемы, свои задачи. А когда делается совместная работа, то это, в принципе, академическая ситуация, это школа. И поэтому у нас нет разногласий с точки зрения формы. С точки зрения содержания – это тоже договоренность, тут нет проблем. Я приходил с 8 до 3 часов и работал. Потом приходил Толя. Мы выпивали чай, хвалили друг друга, естественно, делали приятные комплименты друг другу. Я уходил, а Толя оставался работать. На следующий день я приходил и говорил: «Ну, Толя, ты меня потряс, я не думал». Вот такая была работа.
– Какие материалы Вы использовали?
– Это твердая основа, живопись. Нам с Толей очень понравились обои, из которых состоит фон – это очень красиво, очень прочно, эклектика в какой-то степени, но декоративная. И для интерьеров это невероятно красиво.
– Почему столько лет эти работы Вы никому не показывали?
– Не было такого случая. Не надо было делать Толе монографию. Мы работали каждый отдельно, собирались иногда вместе. Раньше для художников было счастливое время – они делали много работ монументальных: мозаики, росписи и другое. Художники были связаны с архитекторами. Сегодня архитекторы не нуждаются в художниках. Раньше, например, если делался Дом культуры, то надо было его украсить. Не было тех материалов, которые существуют сегодня. Поэтому для художников сегодня времена такие странные немножко в этом смысле.
– Был ли у Вас опыт сотрудничества с другими художниками?
– Эта мастерская, в которую я сейчас переехал, была изначально Геннадия Сидоровича Мосина. И когда-то мы с ним тоже вместе работали, написали много больших картин – «1918 год», «Командир Урала». Но вот, к сожалению, Геннадия Сидоровича не стало. А потом эта мастерская перешла к Толе Калашникову. Когда не стало Толи Калашникова, а я еще, так сказать, продолжаю художественную деятельность, я перешел в эту мастерскую, потому что она вся забита работами.
Сейчас наступило счастливое для художников время, потому что они никому сегодня ничем не обязаны: мало кому нужны, но и их никто не трогает – им никто не говорит, что делать, как делать, то есть полная свобода. Единственная проблема сегодня очень простая – советская власть покупала работы художников, делала огромное количество выставок – это была идеология, в которой СССР был заинтересован. Сегодня при отсутствии всякой власти художники практически никем не задействованы. Очень богатые люди могут купить картины у художников, но их очень мало. Все остальные люди – у них другие приоритеты – проблемы выживания и много других. Кстати, у очень богатых людей тоже другие приоритеты – они приобретают яхты, острова, другие предметы, более интересные, чем изобразительное искусство.
– Известность и популярность ваших работ делает Вас брендом Екатеринбурга. Как вы к этому относитесь?
– Слово «бренд» – иностранное, поэтому я как-то с трудом представляю, что это означает. Для художника имеет значение – попасть в мастерскую и сесть поработать. Все остальное для художника имеет очень незначительный смысл. Но для тех, кто интересуется художником, наверное, это важно. Сегодня Свердловск претендует на то, чтобы стать городом мировой культуры. И Свердловск действительно по-своему замечательный город.
Сегодня здесь сделан Музей Эрнста Неизвестного. Эрнст Неизвестный – это не просто бренд этого города, это мировой уровень. Это художник, который в 16 лет пошел на войну, который родился в Свердловске, художник с мировым именем, и о котором здесь мало что знают. Мы были друзьями по старым временам. Я у Эрнста как-то был в Америке. Неизвестному на острове, закрытом, куда на пароме приезжают, миллиардеры сделали по его проекту роскошнейший музей и мастерскую. Это стоило 40 миллионов долларов. Но условие такое, что когда Эрнст уходит, то музей со всеми работами остается там. Я, глядя на озеро, поле, покрытое множеством бронзовых скульптур, спрашиваю: «Эрнст, это же все стоит больших налогов». Но в Америке есть то, чего нет у нас – ему эти налоги рассчитали на 200 лет, поэтому он платит чистую символику.
Если бы у нас рассчитали плату за мастерскую хотя бы на 50 лет, то для художников это было бы очень неплохо. Сегодня на том уровне, на котором находятся художники, платить за мастерскую – это проблема. Тем более, вы знаете, что наше ЖКХ – нешуточная организация, которая может практически уничтожить то, что называется «изобразительное искусство». Ведь у художников нет зарплаты: сегодня он продал работу, а потом – нет, а платить за мастерскую надо каждый месяц и очень приличные деньги. Поэтому у художников сейчас очень много проблем, даже у тех, которых называют таким странным словом «бренд».
– Как Вы можете оценить художественную среду нашего города?
– Я не могу ее оценить. Вот у нас, художников, были друзья-приятели, десяток человек, те, кого мы знали, с кем работали. А что касается вне всего этого... ну пишут журналисты об искусстве. Но формат журналистов очень коротенький. Журналисты могут написать какие-то сведения, но не более того. У нас нет искусствоведения. Вот заканчивают университет много талантливых и образованных мальчиков и девочек, но они все исчезают, потому что они не востребованы. Для того, чтобы писать и заниматься этим, надо, чтобы это было востребованным и оплачивалось.
Так что в нашем городе такой культуры, которая была бы для нас, для художников, каким-то значительным и интересным моментом, просто не существует. Ну журналы есть, журналы мод есть замечательные – как красиво одеваться. Это все очень надо. Но с точки зрения изобразительного искусства... При советской власти, как это ни странно, были очень хорошие журналы по искусству: «Декоративное искусство», «Союз художников РСФСР», – то, чего сейчас просто нет. Поэтому сейчас другая какая-то среда, другие обстоятельства. Поэтому я ничего не могу знать, сведений тут никаких не существует.
– Над чем Вы сейчас работаете?
– Это очень сильно сказано, так как у меня такой возраст, когда пишут в основном мемуары. Но я немного работаю, хожу в мастерскую. Попасть в мастерскую – для художника это огромное удовольствие. Вы знаете, есть такой замечательный художник Игорь Иванович Симонов. Ему сейчас 86 лет. Когда он поднимается по лестнице в мастерскую на шестой этаж (лифт отсутствует там), я понимаю, что для него каждый подъем – это подвиг. У меня почти такая же проблема, но я легче добираюсь до мастерской, но не в этом дело. Дело в том, что художник, если он приходит в мастерскую, то что-то ему надо делать. Я там смотрю книжки – Толя оставил совершенно потрясающую библиотеку.
Толя вообще был человек невероятной эрудиции, интеллектуал, человек грамотный, интересный. Когда мы в Америке показали «Монтану» сенатору этого штата, то он посмотрел и сказал, что не может быть, чтобы в России была сделала такая вещь. Для Америки, которая не очень образованна в плане истории, точно так же, как и Россия, – это букварь. И говорит: «Толя, Вы просто мой самый лучший друг. Я дарю Вам лошадь, шпоры и все, что носят ковбои. Вы приезжайте ко мне – я буду Вас любить, принимать и содержать». Но в России были выборы, поэтому мы с Толей не остались и уехали. Но вот так воспринял человек этот проект. Тут этим проектом мало кто интересуется. Тут вообще мало кто чем-то интересуется. К сожалению, в этом городе о Толе мало кто знает.
То же самое и с Мосиным. Он – это действительно бренд. Мосин такого же уровня, как Бажов. И такой художник, как Мосин, должен иметь хотя бы мемориальную комнату в музее. Хотя музеи сейчас тоже очень во многом ограничены.
Сейчас Мише Шаевичу 82 года, из которых он более 60 лет занимался творчеством. Несмотря на то что Брусиловский с завидной регулярностью представляет свои новые работы, эта выставка, без сомнения, заслуживает внимания. Посетить ее можно будет 19 и 20 июля в отеле Angelo Airport Hotel Ekaterinburg.
© Интернет-журнал «Global City» Редакция интернет-журнала "Global City"
